(Москва, 14 апреля 2006 года)
«Инновационный потенциал российской экономики и механизмы его реализации»
Государство в инновационном процессе и «экономике знаний»: «стратегический лидер» или «заинтересованный наблюдатель»?
Говоря об инновационном процессе и «экономике знаний», у нас в России чаще всего рассуждают о воссоздании «наукоградов» советской эпохи, которые переименовывают в «технополисы» и «технопарки». Или ссылаются на западный опыт венчурных проектов и «бизнес-инкубаторов». То есть, на «низовые» формы связи науки и бизнеса.
Между тем, корень проблемы находится на самом высоком уровне государственных целей и государственной стратегии. Именно государство создает условия, в которых возрастают – или гаснут – мотивации инновационного процесса.
Так оно и происходит в большинстве развитых и быстро развивающихся стран.
Приведу в пример США.
В США еще в 80-е годы была поставлена задача форсированного развития «экономики знаний». И с тех пор стратегические решения по вопросам научно-технологической политики принимаются на уровне президента и правительства. И на этом же уровне контролируется их исполнение.
Для этого только при Белом доме существуют:
- Национальный совет по науке и технологиям;
- Совет экономических консультантов;
- Совет по устойчивому развитию.
Кроме того, разработка и внедрение инноваций координируется и отчасти контролируется Министерством торговли. Именно здесь находится огромная и великолепно оснащенная Администрация по технологиям. Это – центр управления целевыми государственно-корпоративными программами.
Например, в 1993 году была принята программа «Технологии для экономического роста Америки: новый курс на создание экономической мощи». Где были прописаны и бюджетная поддержка фундаментальной науки и НИОКР, и государственные меры по повышению технологической конкурентоспособности массового производства.
В США были приняты специальные законы для переноса в экономическую практику инноваций, созданных в государственных организациях. Это закон Бейха-Доула – об условиях передачи корпорациям и университетам права на коммерческое использование федеральных патентов. И это закон Стивенсона-Уайдлера о передаче технологий из федеральных лабораторий в промышленность.
Далее, именно в рамках государственных целевых программ в США определены основные задачи в сфере инноваций. Они таковы:
- создание инфраструктуры XXI века;
- интеграция оборонных и гражданских производств;
- поощрение разработок и коммерциализация новейших технологий;
- формирование новой рабочей силы для «экономики знания»;
- создание делового климата с преференциями для инноваций.
Тут же были созданы и конкретные механизмы решения этих задач:
- списание научного оборудования по повышенным нормам амортизации;
- адресные налоговые льготы для инновационных проектов;
- льготное кредитование и частичное бюджетное финансирование научных программ корпораций;
- льготное (или даже бесплатное) предоставление корпорациям для НИОКР государственного имущества, земельных участков, общественной инфраструктуры;
- разрешение включать затраты на НИОКР в себестоимость продукции.
То есть, в США специально создавали базу, в виде законов и институтов, для союза бизнеса и государства в развитии «экономики знания». И так же действовали в этой сфере и другие успешные страны.
Но, кроме этой базы, опять-таки именно государство задавало бизнесу стратегические приоритеты в развития «экономики знания». Прежде всего, через бюджет.
Как именно? Сначала в государственных стратегических программах называется список важнейших технологий. А затем соответствующие госведомства получают повышенное бюджетное финансирование.
Например, президент и Конгресс в течение нескольких лет увеличивают бюджетное финансирование НАСА, Национального научного фонда и Национальной службы геологоразведки. А заодно называют приоритеты: суперкомпьютеры, новые геоинформационные системы, биотехнологии и так далее. И тогда бизнес понимает, что именно в этих отраслях есть шанс заметно вырасти и хорошо заработать.
В большинстве развитых стран государство финансирует 50-70% фундаментальных исследований и 35-50% общенациональных расходов на НИОКР. А остальное берут на себя корпорации. Преимущественно – крупные корпорации. Так, например, в 2002 г. каждая из десяти крупнейших мировых корпораций затратила на НИОКР больше 4,3 миллиардов долларов. То есть, больше, чем вся Россия!
Но корпорации берут на себя эти расходы и инвестиционные риски, точно понимая, что действуют в русле государственной стратегии и при активной государственной поддержке.
Конечно, «экономика знания» относится не только к сфере «хай тек». Ей есть место и в традиционных, в том числе сырьевых, отраслях хозяйства.
Однако здесь важны пропорции. Сейчас наша экономика оказывается, не побоюсь такого утверждения, перед угрозой «замкнутого круга технологической деградации». В чем он состоит?
Налицо наше технологическое отставание. Причем крупные инновации у нас промышленность почти не востребует. Тогда, естественно, из сферы хозяйственной активности уходят люди – носители этого самого знания. Уезжают за рубеж, переходят в другие области деятельности. Их отток приводит к еще более резкому отторжению инноваций – и наращиванию научно-технологического отставания.
Но ведь при этом сокращается доля высокотехнологического (с большим уровнем добавленной стоимости) сегмента хозяйства в ВВП. И тогда снижается общая прибыльность инвестиций в Россию. Возникает второй «замкнутый круг»: сокращение инвестиций и «бегство капитала». Далее следует замедление общего роста, и новое падение высоких технологий, и усиление «утечки мозгов». И углубление тех самых «сырьевых перекосов» в российской экономике, о которых мы постоянно тревожимся.
Переломить эти тенденции на пути «догоняющего развития», за счет покупки зарубежных технологий, – невозможно. Нам нужен свой собственный инновационный прорыв, прорыв к «экономике знаний». Ресурсы для этого пока еще у нас есть. У нас еще есть достаточно объемный список «критических технологий», которые находятся на уровне высших мировых результатов или его превосходят. Еще есть суперквалифицированные научные и инженерные кадры. И еще есть высокий уровень массового образования.
Но времени для того, чтобы реализовать этот прорыв к «экономике знания», осталось мало. И нужно ясно понимать, что сделать это могут лишь государство и бизнес вместе. И что платить за это придется очень много. Не полтора процента нынешнего ВВП, а гораздо больше.
Благодарю за внимание.