В интервью «Росбалту» известный предприниматель и общественный деятель Лев Черной рассказал о своей роли в строительстве капитализма в России в 90-х годах, о месте корпораций в современном мире и идеологии «капиталистической мобилизации.


СправкаЛев Черной родился в 1954 г. в Ташкенте. Закончил Ташкентский политехнический институт. В 80-х годах активно занялся бизнесом, в 1992-2000 гг. был Генеральным координатором экономических и производственных программ в странах СНГ и Восточной Европы британской металлургической корпорации Trans-World Group (TWG). С 1998 г. ведет научную и организационную деятельность в сфере социально-экономического анализа. Президент Межрегионального общественного объединения «Мобилизация и Развитие», директор Института перспективных исследований в Москве. Автор статей по социально-экономической проблематике, а также монографий «Экономика, Рынок, Государство», «Глобализация: прошлое или будущее», «Социальные факторы и риски экономического развития России». Действительный член Российской Академии социальных и гуманитарных наук. Кандидат экономических наук.


- Лев Семенович, в ряде журналов вышли ваши статьи о мировой корпоративной системе в условиях глобализации. «Росбалт» давно интересуется всем, что связано с глобализацией. Скажите попросту, корпорации в современном мире подменяют государства?

- Корпорации могут подменять государства только тогда и в том случае, когда совсем слабы государства. В сильных государствах между корпорациями и государственными институтами существует сложная, точно выстроенная система взаимодействий.

- В какой политический цвет окрашена эта система взаимодействий? Многие вспоминают о «корпоративном государстве Муссолини»...

- Но и государство Рузвельта во время Великой депрессии обвиняли в движении в «корпоративную» сторону. В государственном корпоративизме обвиняли также послевоенные Великобританию и Францию, которые выходили из тяжелейшего кризиса за счет резкого усиления государственного контроля за всеми сферами корпоративной деятельности. И в том же обвиняли Японию во время ее рывка к экономическому могуществу, а также практически всех так называемых «новых азиатских тигров».
Так что я бы не стал демонизировать корпоративное государство, тем более, красить его в «коричневый» цвет и противопоставлять демократии. Корпоративное государство – это, прежде всего, инструмент выхода страны и общества из системного кризиса.

- А у нас есть системный кризис?

- Я считаю, что этот кризис есть. Тяжелейшие последствия перехода от экономики советского образца к рынку – вовсе не избыты. У нас полномасштабный кризис основных фондов, глубочайший сырьевой перекос экономики и, соответственно, острейшая зависимость нашего финансового благополучия от конъюнктуры мировых сырьевых рынков. Кроме того, мы уже настолько зависим от продовольственного импорта, что лишение России возможностей такого импорта (а ни одно вменяемое государство такой сценарий исключать не может) вызовет в стране массовый голод.
Перечисление кризисных черт можно продолжить. Конечно, они возникли не сейчас, это наследие предыдущего периода, 90-х годов. Все это понимают. Конечно, в последние годы появились позитивы, и их немало. Но считать, что кризисность позади, было бы опрометчиво.

- Вы упомянули тяжелое наследие 90-х годов. Но ведь и ваша корпоративная деятельность разворачивалась в тот же период...

- Наша деятельность разворачивалась в условиях самоустранения государства из экономики. Государство почему-то решило, что рынок будет сам регулировать процессы в совокупном хозяйстве. Были сказаны слова о том, что должны заработать «дремлющие силы рынка». В результате баланс корпоративного и государственного – а такой баланс совершенно необходим крупной промышленности – оказался подорван.

- И корпорации этим воспользовались?

- И да, и нет. Конечно, алюминиевый бизнес в 90-е годы давал огромные прибыли. Но есть и другая сторона этой медали. Не корпорации создавали вакуум в управлении промышленностью. Этот вакуум создавало государство. Не корпорации, а государственные решения дробили крупнейшие технологические комплексы на «независимые» – и одновременно нежизнеспособные – куски. Не корпорации за счет фантастической девальвации рубля оставили нашу промышленность абсолютно без денег, даже без оборотных средств.

Если бы государство не ушло со всех ключевых позиций в экономике, не отказалось от всех своих, действующих в любой хозяйственной системе, обязательств, – никто бы нас в алюминиевый бизнес не пустил. А этот бизнес, находясь под адекватным государственным контролем, пополнял бы бюджет так, как он пополнял его до государственного распада 1991 года.

Но произошло другое. Без прихода корпораций, в том числе нашей, в сферу большого бизнеса, без взятия ими на себя, по сути, огромной части функций и обязательств советского Госплана и государства вообще, – не было бы в России сейчас никакой металлургии. Ни черной, ни цветной. Потому что ничем не восполненный государственный уход привел бы к остановке доменных и мартеновских печей, плавильных цехов, электролизных ванн и всего остального. А однажды остановившись, они бы уже не заработали никогда. Мы с трудом сумели остановить начавшийся процесс распада промышленности России.

- Эти заводы надо было купить... Каков генезис стартового капитала? Многие сейчас говорят о чеченских авизо и прочем...

- Я уже отвечал по этому поводу господину Маркову, а также многим другим. Вам могу ответить с еще большей определенностью. Даже если вывести за скобки то, что по этим самым авизо уже были соответствующие расследования, которые официально показали нашу полную к ним непричастность... Видите ли, я неплохо разбираюсь в функционировании финансовой системы. И могу сказать вам как эксперт, что в фундаменте таких операций, как эти самые авизо, лежат такие технологии, которые никак не могут быть использованы частным или корпоративным субъектом. Я выразился достаточно определенно?

- Необходимо было участие госструктур?

- Никакой «злоумышленник с улицы» не может начать отправлять со своего факса обязательные к исполнению спецтелеграммы по огромным суммам выплат. А ведь в этой истории с фальшивыми авизо, насколько я понимаю, произошло именно это.

- Тогда почему так устойчиво воспроизводится миф о вашем участии в этих самых авизовых аферах?

- Есть конкуренты, которые спонсируют «черный пиар». Есть чье-то желание «перевести стрелки» с реального субъекта ответственности куда-нибудь в сторону. А еще есть инерция общественного восприятия. Наше общество сильно пострадало от дикого капитализма 90-х годов. И ему хочется видеть злодея в каждом из тех, кто действовал тогда на экономическом поле. Особенно в тех, кто действовал успешно.

- Сами-то вы как оцениваете свое участие в тех экономических баталиях?

- Чем больше лет проходит с той поры, тем больше я горжусь тем, что тогда делал. Заводы, которые мы взяли под опеку, вышли из кризиса и успешно работали. Зарплата рабочих, по тем временам, была более чем приличная. Кроме того, мы сохранили так называемую «социальную сферу», существовавшую вокруг наших предприятий. А ведь большинство тех, кто вел себя хищнически, «зачищали» эту самую «социалку» под корень.

И, наконец, мы тогда начали бороться за экономическую интеграцию на постсоветском пространстве. Еще несколько лет – и мы создали бы в СНГ нечто наподобие европейского «Союза угля и стали», который и стал предшественником нынешнего ЕС. Конечно, при решающей роли России. Мы к этому шли напрямую. Это вытекало из наших экономических интересов. Но для меня в этом было и нечто большее.

- Что же именно?

- Видите ли, я родился и вырос в Ташкенте, большом интернациональном советском городе. Я гордился и горжусь тем, что жил в СССР – великой стране, победившей фашизм. Я, конечно, не испытываю ностальгии по тотальному государственному контролю и очередям. Но если быть до конца честным, мне хорошо было в той стране. И я по ней тоскую. По той атмосфере, по моральному климату, по духовности, если хотите. И я так выстраивал свою корпоративную деятельность, чтобы сильное государство могло на нее опереться. В том числе, и в деле разумного, конструктивного процесса интеграции.

- Может, кому-то это и не понравилось?

- Мне об этом говорили не раз. Я не перестаю об этом думать. У меня нет готового ответа. Но за прошедшие годы произошла определенная переоценка того, что случилось. И эта переоценка – в пользу справедливости только что высказанной вами гипотезы. Да, кому-то это не нравилось. И не только конкуренты распространяли грязные сплетни об авизо, «мокрых делах» и т.п. Видимо, и кому-то более весомому это было вполне на руку.

- Про авизо вы объяснили... А про стартовый капитал?

- Тут нет никаких тайн. Я никогда не скрывал, что в советскую эпоху был одной из значимых фигур в так называемом «цеховом» бизнесе. Но только надо правильно понять, чем был этот бизнес в Ташкенте, да и в СССР в целом. Этот бизнес не был частью криминального мира. Мы действовали в рамках государственной политики по насыщению рынка товарами народного потребления. Цеха создавались с соответствующего высокого одобрения и функционировали по соответствующему регламенту. Всё тогда было регламентировано.

А основой нормальной цеховой деятельности было правильное понимание всего, что связано с сочетанием деликатности и независимости. Нужно было находиться в хороших отношениях со всеми силами, слагавшими тогдашнее общество – и с бюрократией, и с так называемой «улицей». Но одновременно не смешиваться с этим. Сохранять дистанцию. А значит, и независимость. Каждый, кто терял подобный баланс, разорялся в считанные недели.

- «Цеховых» денег хватило на создание алюминиевой корпорации?

- Во-первых, по тем временам это были немалые деньги. Во-вторых, мы не сидели сложа руки. Мы создали кооперативы, как только это было позволено. Мы эффективно использовали все новые возможности, открывшиеся после 1985 года. Мы последовательно расширялись. Мы не шиковали, не купались в роскоши. Мы к этому вообще не приучены. Мы все вкладывали в дело.
Уже имея значительный стартовый капитал и, главное, вполне серьезную репутацию, в том числе у западных партнеров, мы сумели убедить в своей кредитоспособности иностранных банкиров. Тогда это удавалось очень немногим. Беря кредиты на развитие, мы их отдавали полностью и в срок, и могли получать еще большие кредиты.

Короче – у нас со стартовым капиталом все вполне прозрачно. Этап первоначального накопления мы прошли раньше других. И, что называется, по лезвию бритвы.

- Вы все время говорите «мы». Но ходят слухи об очень серьезных разногласиях между вами и вашим братом Михаилом...

- Когда кому-то выгодно – ходят слухи о разногласиях. А когда надо другое – говорится: «братья Черные».

- Так есть «братья Черные»?

- Есть дружная семья, связанная общей личной историей. Воспоминаниями детства, узами родства, уважением к старшему поколению. Мало ли еще чем... И все это обладает огромной ценностью и для меня, и для моих братьев. 
Но в бизнесе – у каждого свой путь. Как минимум, в последние девять лет. Я не хочу обсуждать причин, по которым пути разошлись. Важно, что это так. И кроме частных причин, тут есть и другое. Взгляды на жизнь, если хотите.

- А если поконкретнее?

- На меня очень тяжелое впечатление произвел дефолт 1998 года. Мне вдруг стало ясно, что Россия может повторить судьбу СССР. Распад Союза я пережил, если можно так выразиться, на волне бурных изменений того времени. Бизнес-лихорадка начала 90-х годов как-то притупила эту боль и осознание того, что территория твоего детства уже не является частью твоей страны. 
А в 1998 году все сошлось воедино. И личное, и общее. И деловое, и, если хотите, гражданственное. Я принял для себя определенные решения. Круто поменял жизнь. Создал общественную организацию «Мобилизация и развитие». Создал Институт перспективных исследований. Вообще, стал все больше отходить от бизнеса.

- Вы стали отходить, или вас стали отодвигать?

- И то, и другое. В этом «отодвигании», как вы сказали, был использован пресловутый административный ресурс. Не буду входить в детали, скажу лишь, что действенно ответить на это можно было, только выводя рабочих на улицы. Многие предлагали пойти этим путем. Но я это отверг. И сказал, что никогда не буду вкладываться в войну с государством. А только в поддержку государства. Это одна причина.

Вторая – мне уже самому хотелось уйти. Хотелось освободить время и силы ума для других дел. Хотелось заняться общественной деятельностью. Хотелось учиться, восполнять недостатки образования. И я исполнил намеченную программу. Я занялся общественной деятельностью, научной деятельностью, защитил кандидатскую диссертацию (говорят, что не худшим образом)... Надеюсь защитить докторскую. Написал несколько книг. Пробую себя в наукоемком производстве.

А главное – та тема, с которой мы начали. Судьба России тесно связана с правильными – подчеркну, именно правильными, – формами корпоративного государства. Я в этом уверен и надеюсь убедить тех, кто понимает, что «часы тикают».

- А они тикают?

- Еще как!

Беседовала Анастасия Вышегородцев