Анализируется влияние структуры и состояния финансового и нефинансового сектора на развитие корпоративных систем Старой и Новой России. Проводится оценка роли приватизации и реприватизации, а также процессов дифференциации и вертикальной интеграции, на совокупную эффективность корпоративной системы.

Обсуждается значение фактора ориентации на внутренний и внешний рынок, а также применяемых инструментов защиты рынка, на специфику трансформаций корпоративной системы и результаты этих трансформаций.

Финансовый сектор корпоративной системы Старой и Новой России

Финансовый сектор корпоративной системы Старой России по состоянию на 1913 г. (то есть, перед началом Первой мировой войны) примерно соответствовал общему уровню развития корпоративной системы. Активы только петербургских банков в этот период превышали 8 млрд. рублей (считая по курсу рубля 1914 г. и в пересчете на современную покупательную силу доллара – это примерно 80 млрд. долл.), из которых почти половина была вложена в функционирующий капитал тяжелой промышленности[1].

Национальный доход России составлял в 1914 г. 16,4 млрд. руб. (и был примерно таким же в 1913 г.)[2]. Соответствующий показатель для ВВП, с учетом возможной недооценки услуг, составлял 19-20 млрд. руб. Банковские активы по отношению к ВВП составляли в России в 1913 г. не менее половины ВВП, а вложения банков в функционирующий капитал – не менее четверти ВВП.

По состоянию на начало 2001 г, после 10 лет рыночных реформ, при ВВП в пересчете на год, равном примерно 8 трлн. руб., способность российской кредитной системы обслуживать экономику была явно гораздо меньше, чем в 1913 г. В частности, банковские кредиты предприятиям и организациям, помимо межбанковских кредитов, составляли в начале 2001 г. только 763 млрд. руб., то есть меньше 1/10 ВВП, из которых на долю кредитов в рублях приходилось только 507 млрд. руб., или 6% ВВП[3]. Фактический объем кредитования экономики банковской системой был меньше, чем в 1913 г., даже в абсолютном выражении.

Даже если принимать во внимание только это обстоятельство, нужно признать, что системное качество кредитной системы Старой России в 1913 г. было несравненно выше, чем Новой России в 2000 г. В 1913 г. оно соответствовало рыночной норме, тогда как системное качество кредитной системы России в 2001 г. – явно не соответствовало рыночной норме.

К 2005 - 2006 годам способность кредитной системы России обслуживать экономику несколько увеличилась, но все еще остается существенно ниже, чем в 1913 г. Кредиты предприятиям и организациям все еще составляют только около 20% ВВП, при незначительной доле долгосрочных кредитов и несравненно более высокой реальной плате за кредит.

В течение всего периода модернизации российской экономики после отмены крепостного права и по 1914 г. (момент начала Первой мировой войны) степень развитости кредитной системы России соответствовала степени развитости корпоративной системы в целом.

Наоборот, в течение 15 лет нынешних реформ эффективность обслуживающей экономику России кредитной системы явно уступала эффективности нефинансового сектора российской корпоративной системы. В результате экономика России многие годы развивалась практически в бескредитном режиме (что представляет собой уникальный факт в мировой истории). Диспропорция эта не устранена и сегодня.

Практически, в 1913 г. российская экономика располагала эффективной, на уровне среднеевропейских стандартов, достаточно развитой корпоративной системой, что находило наглядное выражение в значительных объемах эмиссии корпоративных ценных бумаг в виде акций и облигаций и эффективной работе фондового рынка: он практически не занижал стоимость корпоративных ценных бумаг. Разумеется, их оценка фондовым рынком колебалась, но эти колебания не выходили за пределы типовой нормы развитых экономик той эпохи.

Современная же экономика России до сих пор не располагает отвечающими ее потребностям кредитной системой и фондовым рынком [Абрамов, 2005, с. 37, 39], что является наглядным индикатором незавершенности формирования в России варианта корпоративной системы, отвечающего стандартам эффективного рыночного хозяйства.

Основные дефекты нефинансового сектора корпоративной системы пореформенной России и их происхождение

Практически при одной и той ж глубине приватизационных преобразований и при одной и той же доле государственного и частного капитала в активах корпоративной системы – могут быть сформированы различные варианты корпоративных систем, обладающие различными параметрами, разной структурой, различным соотношением типологически не тождественных вариантов корпораций и различной эффективностью [Черной, 2006а; Черной, 2006б]. Более того, один и тот же структурный вариант корпоративной системы может быть выстроен в условиях различной глубины приватизационных преобразований. Прямая связь не только эффективности, но и большинства параметров структуры корпоративной системы с глубиной приватизации – реально отсутствует.

Мировая экономика дает в этом отношении многочисленные примеры. Например, проведенное во Франции в начале 80-х годов ХХ века огосударствление ряда крупных корпораций и банков – не привело к существенному изменению структуры корпоративной системы в отношении таких важнейших параметров, как концентрация капитала и распределение производства товаров и услуг между отдельными корпорациями. Обратная процедура, осуществленная в 80-е – 90-е годы ХХ века, опять-таки, не привела к существенным изменениям ни в общей структуре корпоративной системы Франции (включая ее ядро в виде крупных нефинансовых корпораций и банков), ни в ее совокупной эффективности [Черной, 2000, с. 40-42].

Если говорить совсем просто, то менялись формы собственности, но ни в «брэндах» крупных корпораций, ни в их эффективности серьезных изменений не происходило.

В то же время, в процессе трансформации российской экономики из экономики государственных предприятий в экономику частных компаний и корпораций в 90-е годы ХХ в. – не принимался во внимание ряд важнейших обстоятельств. В частности то, что эффективность корпоративной системы в основном определяется параметрами, не связанными с глубиной приватизации, а также что открытый для иностранных производителей рынок (а российский рынок был практически открыт для иностранных конкурентов российских предприятий уже в 1992 г.), по определению, является конкурентным. И что, соответственно, нет никакой необходимости дробить крупные предприятия для того, чтобы обеспечить достаточное количество конкурирующих агентов рынка.

Простейший способ сформировать эффективную корпоративную систему в конкретных условиях экономики России начала 90-х годов состоял в том, чтобы приблизительно скопировать, по крайней мере, «каркасную конструкцию» ядра корпоративной системы в виде крупных и средних корпораций, с какого-либо образца. Это было тем более возможно, что в стране был подходящий опыт именно рыночного характера. А именно – метод создания в стране эффективной корпоративной системы путем «копирования образца» был использован при трансформации экономики периода военного коммунизма в полурыночную экономику периода НЭПа.

Всего в тогдашнем СССР было в промышленности создано (по состоянию на начало 1923 г.) 172 треста союзного уровня и 258 трестов республиканского подчинения, плюс 17 торговых синдикатов[4]. Причем изначально предполагалось, что эти тресты будут функциональными аналогами американских трестов. Превращение хозрасчетных трестов, ориентированных на работу на рынок, в чисто административные управляющие органы, произошло гораздо позже и завершилось лишь в 30-е годы.

Заметим, что по своей структуре экономика России начала 90-х годов ХХ века имела очень много общего с экономикой США конца 50-х – начала 60-х годов ХХ века. Практически, по своим производственным параметрам, она являлась, насколько это вообще возможно, копией американской экономики этого периода (основное отличие состояло в слабости в России автомобильной промышленности). В связи с этим, вероятно, проще всего было постараться скопировать у нас в стране, по крайней мере, ядро американской корпоративной системы конца 50-х – начала 60-х годов. Однако такая возможность была упущена из виду и, вероятно, вообще не рассматривалась.

В процессе развития корпоративной системы в Старой России (как, впрочем, и корпоративных систем Соединенных Штатов и Германии) в ней неуклонно увеличивался удельный вес крупных корпораций и предприятий, и непрерывно же росла степень вертикальной интегрированности производства в рамках крупных корпораций. Сверх того, в ней неуклонно проявлялась тенденция «обрастания» промышленных корпораций (а равно и крупных предприятий индивидуальной собственности, функционально эквивалентных корпорациям), собственными сбытовыми организациями. Этот процесс нашел логическое завершение в создании производителями в основных отраслях, по германскому образцу, картелей, а затем на базе картелей – и синдикатов [Цыперович, 1927].

Здесь достаточно назвать такие синдикаты, как «Продауголь» и «Продамет», контролировавшие, соответственно, основную часть рынка угля и черных металлов и конкурировавшие не столько с местными аутсайдерами, сколько с иностранными производителями угля и проката. Доля этих иностранных производителей на российском рынке, кстати, была весьма значительной. Так что российский рынок угля, равно как и рынок черных металлов и проката эпохи до 1914 г., отнюдь не был неконкурентным.

Процесс формирования корпоративной системы в Новой России на этапе рыночных преобразований шел в противоположном направлении по сравнению со Старой Россией. Степень вертикальной интегрированности промышленных хозяйственных субъектов неуклонно понижалась. Во многих случаях предприятия попросту дробились волевыми решениями. То есть делалось нечто противоположное тому, что осуществлялось в связи с преобразованием экономики предприятий в экономику трестов в начале 20-х годов ХХ века.

Общий итог этих преобразований выглядит следующим образом. В 1990 г. в промышленности было 26,9 тыс. предприятий и организаций, в 1995 г. –137 тыс., в 2003 г. – 145 тыс. При этом среднегодовая численность промышленно-производственного персонала на указанных предприятиях уменьшилась с 21,0 млн. человек до 12,4 млн. человек[5].

Особенно болезненно сказалась политика «дробления предприятий» на машиностроении. В российском машиностроении на 8 крупнейших компаний приходится только 18,5% объема производства и меньше 400 тыс. занятых[6]. Для сравнения: в Японии в 1999 г. численность работников 7 машиностроительных компаний составила 1538 тыс. человек [Бок Зи Коу, 2002, с. 41]. То есть, уже хотя бы с точки зрения масштабов занятости и производства, российские машиностроительные компании не отвечают критериям международной конкурентоспособности.

Далее, характерная особенность современных промышленных корпораций развитых стран состоит в том, что они являются, как правило, промышленно-сбытовыми корпорациями. В США, например, в отгрузках продукции обрабатывающей промышленности производителями доля отгрузок, поступающих в оптово-торговые филиалы промышленных компаний, еще в середине 80-х годов ХХ века составляла примерно 2/3 от всех отгрузок продукции оптовым компаниям. И это при том, что свыше половины продукции отгружалось непосредственно потребителям и предприятиям розничной торговли [Комлев, 1987, с. 195,196].

Приведем пример: в 80-х годах ХХ века десять ведущих обувных компаний США располагали розничной сетью из 10 тыс. сбытовых отделений, включая отделы, арендуемые в универсальных магазинах [Комлев, 1987, с. 130]. Подчеркнем, что за прошедшие 20 лет эта тенденция вовсе не изменилась.

Нечего и говорить, что подавляющее большинство российских предприятий перед их приватизацией (и трансформацией в корпорации) не располагало собственными сбытовыми возможностями. И они, тем более, не приобрели такие возможности после приватизации. Крах, например, российской обувной промышленности, – находится в тесной связи именно с этим обстоятельством.

Казалось бы, в процессе приватизации и корпоративизации российской промышленности должен был развернуться процесс обрастания производителей сбытовыми звеньями. Однако реально в течение длительного времени события развивались в противоположном направлении – целенаправленного, диктуемого «сверху», отделения производящих корпораций от сбытовых.

В результате производители лишались торговой прибыли, что неизбежно ухудшало в сложных условиях становления рынка их финансовое положение. Кроме того, они попросту лишались возможности «проталкивать» продукцию на рынок, поскольку оптовики в таких условиях предпочитали иметь дело не с мелкими и слабыми отечественными производителями, а с крупными зарубежными экспортерами. И эта тенденция в целом в России еще далеко не переломлена.

Далее, чтобы успешно конкурировать на открытых рынках, недостаточно иметь конкурентоспособные компании. Необходима еще также и доступная и достоверная информация, позволяющая объективно оценивать конкурентоспособность компаний. Но что характерно: пока что единственный широко доступный источник, сообщающий о результатах деятельности крупнейших компаний и корпораций России, – это ежегодные публикации рейтингов «Эксперт–400» журналом «Эксперт»[7].

При этом ни официальная национальная статистика, ни бухучет не обеспечивают предоставления российскому бизнес-сообществу, а также предпринимателям-нерезидентам, необходимых консолидированных данных. Более того, для этого даже не разработан необходимый правовой базис. В частности, можно отметить, что «в практике отечественного учета понятие «группы компаний» как хозяйственного субъекта пока не сложилось»[8].

Ориентация в отношении внешнего и внутреннего рынка как фактор, влияющий на специфику корпоративных систем Старой и Новой России

При всех различиях в конкретном характере экономической политики Англии, США и Германии в конце XiX – начале ХХ веков, экономическая политика этих государств рассматриваемого периода имела между собой то общее, что принимала в расчет емкость внутреннего рынка и базировалась на реалистическом учете уровня конкурентоспособности и емкости внешнего рынка.

Экономическая политика Старой России в этом отношении не была исключением. Корпоративная система промышленности Старой России работала, по преимуществу, на внутренний рынок именно по причинам его высокой емкости и собственной ограниченной конкурентоспособности. Конкретные же характеристики корпоративной системы России (картелирование, синдицирование, присутствие банковского капитала в промышленности) формировались под заметным влиянием германского опыта. Ориентация на этот опыт во многом определялась тем, что германские ТНК в этот период имели в экономике России весьма сильные позиции.

Радикальное различие экономической политики Российской империи и Новой России состоит в том, что первая изначально была ориентирована на работу по преимуществу на внутренний рынок, а вторая – на внешний рынок, причем в условиях практически открытого внутреннего рынка. Классическая для Англии модель экономической политики эпохи «свободной торговли» базировалась на реалистическом учете уровня конкурентоспособности и соотношения потенциального спроса на внутреннем и внешнем рынке. Своеобразие же нынешнего российского варианта политики «свободной торговли» состоит в том, что российская модель экономической политики никогда не предполагала особого внимания к проблемам конкурентоспособности и соотношения потенциального внешнего и внутреннего спроса.

При этом произошел своего рода «обмен» потенциально очень большого внутреннего российского спроса – на гораздо меньший внешний спрос. Результатом стало «расщепление» корпоративной системы на относительно более развитый сектор «корпораций внешнего рынка» и относительно менее развитый сектор «корпораций внутреннего рынка». Притом, что реальный объем производства в почти всех российских экспортно-ориентированных отраслях все еще не превысил уровень 1989-1990 гг.

Влияние политики защиты рынка на параметры корпоративной системы Старой и Новой России

Общей нормой в период до Первой мировой войны была довольно развитая система тарифной защиты национальных рынков. В Соединенных Штатах, типичной «новой индустриальной стране» того времени (как в настоящее время Южная Корея, Тайвань, Сингапур, КНР), средний уровень таможенных сборов составлял в 1865 – 1914 гг. примерно 45% от объема облагаемого пошлинами импорта [Макконнел и Брю, 1992, с. 334]. Исключением в плане политики таможенного обложения в ту эпоху, по большому счету, являлась только Англия, проводившая политику свободной торговли (не распространявшуюся, однако, на ее колонии).

Уровень таможенного обложения до Первой мировой войны был, как правило, повсеместно дифференцирован и рассчитан на защиту новых и слабых отраслей промышленности, причем тарифная защита (это считалось само собой разумеющимся) распространялась и на продукцию отечественных предприятий с преимущественно или чисто иностранным капиталом. Старая Россия была типичной среднеразвитой страной своего времени. Она тоже облагала импорт. Но (за исключением периодов «тарифных войн» с Германией) не чрезмерно и дифференцированно [Витте, 1960, с. 370-375].

Основная задача системы тарифной защиты отечественных рынков состояла до Первой мировой войны и длительное время после нее (как и сегодня там, где она еще практикуется) в том, чтобы дать слабым отечественным производителям время «встать на ноги». Тариф не ликвидирует иностранную конкуренцию вообще. Он лишь уменьшает преимущество иностранного конкурента до приемлемого (в конкретных условиях) уровня. И, соответственно, понижает инвестиционные риски капиталовложений в защищенные тарифами отрасли промышленности.

Наличие дифференцированной системы тарифной защиты, ограничивая импорт по отдельным позициям, в условиях растущего рынка автоматически стимулирует инвестиции в соответствующие отрасли как со стороны отечественных, так и со стороны иностранных инвесторов. В условиях валютной системы, базирующейся на принципах золотого стандарта, характерной для периода до Первой мировой войны, этот механизм работал очень эффективно, не только не «отпугивая», но и, скорее, «привлекая» иностранных инвесторов. В целом использование системы тарифной защиты рынка способствовало быстрому росту технологического уровня экономики Старой России, освоению ее промышленностью все более сложных производств и, соответственно, повышению общей эффективности корпоративной системы, обслуживающей экономику России.

В Новой России система тарифной защиты рынка была, по основным позициям, фактически свернута в самом начале реформ. В 2005 г. уровень обложения импорта в России составил лишь около 10% его стоимости (импорт – 84,7 млрд. долл.[9], а ввозные пошлины в общей сумме 265 млрд. руб., или около 9 млрд. долл[10]). То есть, уровень тарифной защиты оказался примерно таким же, как в США в 1980 г., когда обложение импорта там составляло 10%[11]

Но это вовсе не означает, что система защиты рынка была в Новой России свернута вообще. Или что она окажется полностью ликвидирована, когда Россия станет полноправным (и «полно-обязательным») членом Всемирной Торговой Организации.

Достаточно широко распространена точка зрения, согласно которой минимизация тарифного обложения импорта автоматически открывает рынок. Однако реально минимизация тарифов само по себе «открывает рынок» далеко не во всех случаях, а лишь тогда, когда выполняются некоторые дополнительные условия. В том числе – минимизация обычных нетарифных ограничений импорта и проведение валютной политики, исключающей существенное занижение курса национальной денежной единицы против паритета ее покупательной способности (ППС).

Членство в ВТО само по себе не накладывает ограничений в указанных отношениях. Среди членов ВТО большинство составляют как раз страны с сильно заниженным (в 2-4 раза) курсом национальных денежных единиц.

При этом соотношение ППС/курс варьирует в поотраслевом разрезе. У стран со слабыми экономиками это соотношение для промышленности в среднем больше, чем в развитых странах. Все же, если соотношение ППС и курса валюты для ВВП 3:1, то это оказывает на стоимость импорта примерно такое же влияние, как и крупномасштабное таможенное обложение. Именно поэтому резкое уменьшение курсовой стоимости рубля после дефолта 1998 г. автоматически (и очень осязаемо) увеличило способность продукции российских предприятий конкурировать с импортом не только из развитых, но, что более важно, из развивающихся стран, также проводящих политику заниженного курса [Черной, 2004].

На практике слабые экономики с сильно заниженными курсами национальных денежных единиц, до известной степени, защищены от импорта из развитых стран. В отношении же друг друга они могут рассматриваться (опять-таки, до известной степени) как «взаимно открытые». Политика защиты рынка методом понижения соотношения курс/ППС создает такую ситуацию, когда уровень открытости рынка данной страны «Х» в отношении другой страны «У» зависит от того, каковы соотношения валютный курс/ППС для страны Х и страны У. Поэтому и у членов ВТО реальная степень взаимной открытости экономик сильно варьирует. На практике защита локального рынка при помощи политики заниженного валютного курса ведет к тому, что оказываются равномерно защищенными как сильные, так и слабые отрасли.

При этом нужно подчеркнуть, что в слабой экономике система защиты рынка методом понижения курса валюты действует автоматически. Причина в том, что для слабых экономик всегда характерен дефицит конкурентоспособности и повышенный спрос на валюту.

Российская экономика сейчас является типичной слабой экономикой, но с одной особенностью: пока и поскольку уровень цен на основной экспортный продукт России – нефтегазовое сырье – высокий, экспорт с избытком покрывает потребность в валюте. И потому, хотя курс рубля ныне занижен по сравнению с паритетом покупательной способности (сейчас, если исходить из данных Росстата, немного меньше, чем в 2 раза), он все-таки далеко не соответствует общему уровню конкурентоспособности экономики России за вычетом нефтегазового комплекса. Если бы не экспорт сырья при благоприятной мировой конъюнктуре, разница между курсом и ППС рубля была бы намного больше.

Но в любом случае, эффект, создаваемый заниженным курсом рубля, еще в 2005 г. соответствовал обложению импорта из развитых стран (прежде всего, оборудования) на уровне, по крайней мере, нескольких десятков процентов от его стоимости. Наоборот импорт из развивающихся стран и из Китая, по причине гораздо более резкой заниженности курса валют этих стран (в том числе, юаня), – никак не лимитировался фактором заниженного курса рубля.

В результате возникает весьма своеобразная ситуация.

Если мировые цены на нефтегазовое сырье низкие, курс рубля тоже относительно низкий (соотношение курса и ППС рубля примерно 1:3), и рынок России более-менее защищен от дешевого импорта из развивающихся стран и Китая. Но при этом Россия фактически «изолируется» по импорту от развитых стран, так как для российских импортеров оборудование из этих стран (необходимое для модернизации промышленности) обходится очень дорого.

Если же, как это имело место в 2005 и особенно 2006 г., мировые цены на нефтегазовое сырье высокие, соотношение курса и ППС рубля падает до 1:2 или даже ниже, и российские импортеры могут сравнительно выгодно приобретать оборудование из развитых стран. Но при этом резко снижается конкурентоспособность российской промышленности. В особенности – её способность конкурировать на внутреннем рынке с производителями из развитых стран и Китая. Представляется, что это обстоятельство имеет прямое отношение к падению темпов роста промышленности России в 2005-2006 гг.

Очевидно, такая ситуация весьма неблагоприятна для развития экономики России (исключая нефтегазовый сектор) и, соответственно, для развития её корпоративной системы (опять-таки, исключая сектор нефти и газа).

Вступление в ВТО в этой ситуации мало что изменит. Гораздо большее значение имеет быстрое освоение Китаем производства тех видов высокотехнологичной продукции и оборудования, которые производят развитые страны. Импорт из Китая (высококонкурентный из-за резкой заниженности курса юаня) уже сейчас начинает вытеснять с российского рынка как местную, так и «западную» машиностроительную, химическую и иную продукцию.

При дальнейшем развитии этого процесса из российской корпоративной системы начнут последовательно «вымываться» все новые и новые сегменты, как из неё оказалась почти полностью «вымыта» легкая промышленность, подавленная конкурентами из развивающихся стран. А поскольку нефть, газ и другое экспортно-эффективное сырье добываются в России в небольшом числе регионов (2/3 нефти и 9/10 газа – в Уральском Федеральном округе), по мере ослабления отечественной обрабатывающей промышленности неизбежна и деиндустриализация большей части регионов России.

Применительно к корпоративной системе это означает высокие риски региональной фрагментации и утери общесистемного единства. Причем эти риски усугубляются слабостью отечественной банковской системы и практическим отсутствием трансрегиональных торговых компаний современного уровня.

Но и достаточно распространенные расчеты на приход в промышленность России крупного западного «модернизационного» капитала – в этих условиях оказываются под большим сомнением. Прежде всего, потому, что на внутреннем рынке России филиалы западных ТНК неизбежно столкнутся с китайскими конкурентами, которые находятся в заведомо более благоприятных условиях ввиду выгодного для Китая соотношения курсов рубля и юаня, а также отсутствия системы тарифной защиты российского рынка.

Заключение

Переход от индивидуального предпринимательства к корпоративному предпринимательству (прежде всего, в форме акционерных компаний) в Старой России уже сам по себе представлял революционное преобразование в системе агентов рынка. После этого преобразования развитие российской рыночной экономики протекало, в основном, как развитие корпоративной системы. Процесс становления сначала преимущественно индивидуальной системы агентов рынка, а затем и корпоративной системы в Старой России был в этом отношении типичен. Хотя и отличался той существенной особенностью, что в качестве ядра корпоративной системы Старой России в течение длительного времени выступали предприятия и банки с доминирующим иностранным участием.

Тем не менее, несмотря на различие указанных «стартовых позиций», с течением времени корпоративная система Старой России типологически приблизилась к западному образу. Дальнейшее ее развитие в направлении окончательного приближения к «западному» типу прервала революция 1917 года.

В процессе рыночных реформ в Новой России существовала возможность с самого начала в целом «скопировать» корпоративную систему развитых или так называемых «новых индустриальных» стран.

Однако, хотя предложения в этом духе и обсуждались, корпоративная система Новой России была сформирована с преобладанием в частном секторе относительно небольших предприятий и практическим отсутствием в нем (если не считать добывающей промышленности) ядра из крупных корпораций. В результате функции такого ядра, в какой-то мере, выполняли (и отчасти выполняют до сих пор) крупные компании с доминированием государственного капитала.

Второй важной особенностью корпоративной системы Новой России в том виде, какой она приобрела еще в первой половине 90-х годов ХХ в., являлась слабость банков. Это особенность, в известной степени, сохраняется и поныне.

Точно так же, как это было в Старой России, формирующаяся корпоративная система экономики Новой России, находясь в поле действия рыночных сил, начала постепенно трансформироваться, сближаясь по своим структурным характеристикам с корпоративными системами развитых стран. Этот процесс пока далек от завершения, в первую очередь, по причине слабости российских банков, что препятствует образованию мощных финансово-промышленных групп (ФПГ).

Кроме того, созданию в Новой России хозяйственного ядра из мощных отечественных ФПГ может препятствовать быстрый рост в российской экономике доли корпораций с преобладанием иностранного капитала, а также финансовая политика, ликвидирующая, в контексте предстоящего вступления страны в ВТО, тарифную защиту внутреннего рынка.

В то же время нельзя не отметить, что в некоторых отраслях российской экономики именно рост иностранной конкуренции на внутреннем рынке способствует ускоренному формированию структур типа бизнес-групп, просто «групп» (как например, «Евроцемент групп»[12]), а также типичных холдингов.

Этот процесс, с учетом указанных выше препятствий и рисков, нуждается в стимулировании и ускорении. Структурное ядро экономики России все еще явно бедно мощными трансрегиональными многопрофильными корпорациями. Ее будущее во многом зависит от того, будет ли устранен этот дефект.

Литература

Абрамов А. 2005. Проблемы конкурентоспособности российского фондового рынка. Вопросы экономики 12, с. 32-50.
Бок Зи Коу. 2002. Экономика Японии. Какая она? М.: Экономика.
Витте С.Ю. 1960. Воспоминания. Т. 1. М.: Соцэкономиздат.
Комлев С.Л. 1987. Внутренняя торговля США: организационно-структурные сдвиги. М.: Наука.
Макконнелл К.Р., Брю С.Л. 1992. Экономикс. Принципы, проблемы и политика. Том 2. М.: Республика.
Цыперович Г.В. 1927. Синдикаты и тресты в дореволюционной России. Л.
Черной Л.С. 2000. Экономика, рынок, государство. М.: Наука.
Черной Л. 2004. Об оптимальной валютной политике. Экономист 8, с. 52-69.
Черной Л. 2006а. Проблемы формирования корпоративной системы. Экономист 2, с. 27-42.
Черной Л. 2006б. Эволюция мировой корпоративной системы: исторический опыт и современность Общество и экономика 3, с. 117-137.


[1] Agahd E. «Grosbanken and Weltmarkt. Die Wirtschaftliche und politische bedeutng der Grosbanken im Weltmarkt unter berucksictigung ihres Einflusses auf Ruslands Volkswirtschaft and die deutsch – russischens beziehungen». berlin, 1914 (Агад Е. Крупные банки и всемирный рынок. Экономическое и политическое значение крупных банков на всемирном рынке с точки зрения их влияния на народное хозяйство России и германо-русские отношения. Берлин. 1914 г. Цит. по Ленин В. Империализм как высшая стадия капитализма. М., Политиздат, 1989, с. 46, 47).
[2] Струмилин С.Г. Статистика и экономика, М., «Наука», 1979, с. 292.
[3] «Россия в цифрах». М., Росстат, 2005, с. 29 и 320.
[4] БСЭ, ТОМ 42, 1935, ОГИЗ РСФСР, с. 215.
[5] Российский статистический ежегодник. М., Росстат, 2004, с. 359.
[6] Там же, с. 364
[7] См., например, «Эксперт», 2005, № 36, с. 128.
[8] Там же.
[9] Е.Гурвич. Бюджетная и монетарная политика в условиях нестабильной внешней конъюнктуры / Вопросы экономики, № 3, 2006, с. 21
[10] С.Кинельман, С.Андрюшин. Проблемы нефтегазовой ориентации экономики России / Вопросы экономики, №4, 2006, с. 60
[11] Макконелл Р.М., Брю С.Л., Экономикс, Том 2, 1992, с. 334
[12] Русский Forbes, № 5, 2006, с. 109.