Об оптимальной валютной политике («Экономист», №8)

Статья опубликована в августе 2004 г. (ежемесячные научно-практический журнал «Экономист», №8)

Вопрос выбора политики валютного регулирования – один из наиболее сложных в современной макроэкономике. Достаточно заметить, что никакие известные теоретические или регрессионные модели курсообразования и курсовой политики не учитывают в должной степени таких макроэкономических явлений, как "финансовые пузыри" фондовых рынков, влияние высокой динамики поступления/оттока масс "сильных" валют на внутренний рынок страны со "слабой" валютой, шоковые внешние воздействия на национальную экономику и т.п. .

К тому же, большинство имеющихся теоретических и эмпирических моделей, описывающих валютные курсы, оказывается весьма неустойчиво относительно целей курсовой политики. Нередко незначительное изменение рангов целевых приоритетов (например, между ограничением инфляции и степенью торговой открытости экономики) приводит к принципиально разным выводам модели относительно оптимальной валютной политики.

Большинство осведомленных экспертов считает, что именно по этим причинам реальная курсовая политика современной финансовой власти практически всех стран – определяется не столько какими-либо теоретическими предпочтениями, сколько наработанным опытом монетарного регулирования и практическими соображениями.

Валютная политика Банка России в последние годы базируется в основном на неявном использовании модели currency board (валютного управления), дополненной некоторыми практическими мерами, следующими из анализа макроэкономических шоков. То есть рублевая масса в том или ином определении находится в тесной корреляции с золотовалютными резервами ЦБ, а шоки и диспропорции частично компенсируются за счет манипулирования курсом в духе так называемой "политики переключения расходов".

В частности, именно так можно трактовать интервенции Банка России в поддержку доллара, снимающие с рынка валютный "навес", но одновременно требующие решения проблемы рублевого "навеса" путем использования разного рода "стерилизационных" мер.

При этом целевой приоритет Банка России, неоднократно озвученный его представителями и вновь прописанный в "Основных направлениях единой государственной денежно-кредитной политики Банка России на 2004 год", – "…устойчивое снижение инфляции и поддержание ее на низком уровне".

В то же время Президент В.Путин в ряде последних выступлений поставил перед Правительством и Банком России задачу: добиться в достаточно жесткие сроки "полной конвертируемости" рубля.

В этой постановке задачи есть несколько весьма важных уровней содержания. Во-первых, появления конвертируемого рубля действительно требуют насущные задачи восстановления экономической интеграции постсоветских республик.

Межгосударственные расчеты в рамках СНГ, проводимые через другие свободно конвертируемые валюты (обычно через доллар), серьезно затрудняются отсутствием единого конвертируемого платежного средства.

Между тем, практика создания "валютных зон" уже хорошо себя зарекомендовала в различных регионах мира ("зона доллара", "зона евро", "зона иены" и формирующаяся "зона юаня"), приводя к существенному ускорению международных расчетов и снижению транзкационных рисков и издержек.

Во-вторых, разумеется, появление рубля в корзине свободно конвертируемых валют – не только показатель политического и экономического престижа, но и фактор повышения инвестиционной привлекательности "рублевой зоны", снижения страновых рисков и расширения возможностей для операций российского бизнеса на зарубежных рынках.

Таким образом, достижение конвертации рубля может обеспечить России достаточно серьезные экономические и политические преимущества. И, значит, данная проблема требует рассмотрения в практической и технологической плоскости.

Прежде всего, стоит рассмотреть исторический опыт валютной политики современных государств, проводимой для достижения конвертации собственной валюты. И здесь показателен опыт ряда крупных стран мира (как непосредственно участвовавших, так и не участвовавших в войне) в их политике управления валютным обращением после Второй Мировой войны .

Как и Россия при переходе от советской "административной экономики" к рынку, большинство стран Запада начинало послевоенный период с очень жесткой (военной) системы контроля за монетарной сферой вообще и за валютной сферой, в особенности. Как и Россия, эти страны проводили политику либерализации валютного обращения, вплоть до реализации полной конвертируемости своих валют. Так что для сопоставления валютного реформирования поствоенных стран Запада и современной России – имеются вполне объективные и весомые основания.

В Великобритании с введением валютного контроля в начале Второй мировой войны фунт фактически превратился в необратимую валюту. В 1947 и 1949 гг. были предприняты неудавшиеся попытки ввести обратимость фунта стерлингов в доллары США (в сентябре 1949 г. фунт для этого был девальвирован относительно доллара с 4,00 до 2,80 долл./фунт).

В результате до 1958 г. система валютного контроля в Великобритании предусматривала наличие разных валютных счетов для различных категорий владельцев фунтов – резидентов и нерезидентов. В том числе, резидентские счета, американские и канадские счета, переводные счета, ординарные счета, двусторонние счета.

В конце 1958 г. была восстановлена обратимость фунта стерлингов по текущим операциям для нерезидентов Великобритании и других стран стерлинговой зоны. Однако указанная система счетов и валютный контроль были окончательно ликвидированы только в октябре 1979 г.

Во Франции после войны существовала система сначала трех валютных курсов (основного, курса свободного рынка и промежуточного), затем – двух курсов (торгового по правительственным операциям и курса по прочим операциям). Средства на счетах нерезидентов во французских франках могли обмениваться на доллары без ограничений с декабря 1958 г. Для резидентов обратимость франка по текущим операциям была разрешена в январе 1967 г., затем отменена в ноябре 1968 г. (с целью воспрепятствования утечке капитала), и окончательно восстановлена только в 1970 г.

При этом валютный рынок "двойных курсов" во Франции сохранялся до марта 1974 г., а валютный контроль – еще в 80-е годы. Так, в середине 80-х годов платежи резидентов в иностранной валюте за пределы Франции по торговым и неторговым операциям контролировались валютными органами, экспортная выручка и поступления по неторговым операциям подлежали репатриации и продаже на валютном рынке. В Испании система множественных валютных курсов и ограничения конвертации применялась с 1948 г. по 1958 г.

В Бразилии в 1953 – 1960 гг. официальный обменный курс реально применялся лишь к некоторым правительственным операциям, и использовался как база для формирования системы множественных курсов. Аукционная продажа валютных сертификатов для импорта практиковалась до 1961 г.

В Турции вплоть до конца 70-х годов, при наличии официального курса, действовала система множественных курсов, включая специальный курс по импорту некоторых сельскохозяйственных товаров.

США отказались от валютных ограничений по текущим операциям в декабре 1946 г. Но другие страны, из-за своей "валютной слабости", последовали их примеру далеко не сразу. Большинство стран Европы сняло валютные ограничения по текущим операциям 15 февраля 1961 г. Япония отложила этот шаг до апреля 1964 г., Австралия – до июля 1965 г., Венесуэла – до июля 1976 г., Финляндия – до октября 1979 г.

Но при этом, подчеркнем, отказ от валютных ограничений по текущим операциям – отнюдь не означал отказа от контроля за сферой валютного обращения (и даже от системы множественных валютных курсов) .

Таким образом, для введения полноценной конвертируемости валют после "военного шока" большинству стран понадобилось около 15 лет. Причем осторожный, не наносящий существенного ущерба экономике, переход от "закрытой" валюты к "открытой" валюте, – шел, как правило, через фазу множественных курсов и интенсивного регулирования валютных потоков.

Целями этого регулирования были, прежде всего, послевоенное восстановление экономики, оптимизация воспроизводственного контура и обеспечение конкурентоспособности национального хозяйства на мировых рынках. И лишь после того, как эти цели были, в основном, достигнуты, и обеспечивалось примерное соответствие курса валюты паритету ее покупательной способности, – происходила полная либерализация валютной сферы (введение свободной конвертации валюты). В России с момента начала постсоветской "экономической революции" прошли примерно те же 15 лет. Однако целенаправленной монетарной и валютной политики, направленной на обеспечение полноценной конкурентоспособности национального хозяйства, в течение большинства этих лет не проводилось.

В результате российская экономика на сегодняшний день функционирует в режиме, как минимум, трехкратного разрыва курса и паритета покупательной способности рубля . И несет связанные с этим потери в форме скрытого субсидирования экспорта, дороговизны импорта, а также скрытого субсидирования экспортеров капитала в Россию.

Значит, сейчас нам нужно внимательно разобраться в том, какие издержки и приобретения может принести национальному хозяйству дальнейшая (вплоть до полной конвертируемости рубля) либерализация монетарно-валютной сферы страны, и в каком режиме и при каких иных компонентах экономической политики такая либерализация станет эффективной.

Отметим, что механизм курса валюты, заниженного относительно паритета ее покупательной способности (ППС), является чрезвычайно распространенным инструментом стимулирования экспорта и регулирования импорта для решения проблемы "ножниц" между потребностями в импорте и дефицитом валюты для импорта. Большинство стран, выбиравшихся из кризиса после Второй мировой войны, использовало этот механизм в полной мере.

Так, например, в Японии валютный курс 360 иен/долл., установленный в 1949 г., сохранялся в течение 20 лет и при этом был занижен относительно ППС, как минимум, вдвое .

Более современный пример того же ряда – Китай, где, при наличии огромного разрыва между курсом и ППС юаня, курс много лет сохраняется на неизменном уровне около 8 юаней за доллар. И это – не исключительный случай, а вполне типичная ситуация для большинства современных развивающихся стран (табл. 1).

Табл. 1. Соотношение между ППС и курсом валют для развивающихся стран, бывших социалистических стран и развитых стран (на 1993-1996 г.).

*Показатель пересчитан на новый масштаб цен. Источник: Российский статистический ежегодник 2001. М., 2001, с. 638.

Таким образом, переход от Бреттон-Вудсской валютной системы к Ямайкской системе (1978 г.), предполагающей оценку валют рынком, вовсе не снял проблемы разрывов между курсом (оценка рынком) и ППС валют. Более того, оценка валют рынком обнаружила, что валюты автоматически и неуклонно дифференцируются на "сильные" (ППС близок к курсу) и "слабые" (курс резко, в среднем втрое, занижен относительно ППС).

Связано это явление, в первую очередь, с силой или слабостью национальной экономики. В том числе, с совокупной конкурентоспособностью национальных производителей на внутреннем и мировых рынках, со структурным качеством и финансовой устойчивостью экономики, с ее инвестиционной привлекательностью, с оценкой рынками обобщенных страновых экономических и социально-политических рисков, и т.д.

В России в последнее время часто (и справедливо) говорят о том, что разрыв между паритетом и курсом рубля создает для российской экономики немало серьезных проблем. Но при этом нередко утверждают, что переход к полной конвертируемости рубля и приведение внутренних цен к мировому уровню – позволят автоматически решить эти проблемы.

Рассмотрим эти вопросы подробнее.

Во множестве экономических изданий последних лет можно видеть сопоставления цен в США и постсоветских странах на основе соотношения курса и ППС. При этом внутренние цены в странах СНГ оказываются ниже, чем в США, в 2,5-4 раза. Отсюда нередко делается вывод о том, что наши внутренние цены нужно повышать, чтобы вывести на "нормальный" уровень.

На самом деле, соотношение ППС/курс жестко связано со средним уровнем цен лишь в условиях сильных экономик, и то не всегда. В условиях же слабых экономик курс определяется не только и не столько уровнем цен, сколько:

1. Спросом на твердую валюту (доллар, евро) для целей тезаврации, поскольку слабые валюты почти всегда характеризуются повышенной инфляционностью.
2. Спросом на твердую валюту как средство платежей. Так, наличная иностранная валюта в России частично (до 20%) замещает рубль во внутреннем обороте в качестве средства обращения .
3. Спросом на твердую валюту, порождаемым необходимостью обслуживать внешний долг государства и внешние кредитные заимствования корпоративного сектора и местных органов власти.
4. Дефицитом конкурентоспособности национального хозяйства. А он, как известно, может порождаться не только дороговизной товара или его низким качеством, но также и такими факторами, как:
   • слабые позиции экспортеров в инфраструктуре международной торговли, в том числе в связи с неразвитостью сбытовых сетей,
   • невозможность в должном объеме финансировать расходы на рекламу (эта потребность особенно велика при появлении нового экспортера на рынке),
   • дефицит репутационного обеспечения экспорта,
   • плюс, зачастую, общая неэффективность маркетинга.

На практике реализация товара отечественного производства, сопоставимого по потребительной стоимости с товаром конкурентов (или просто малоизвестного потенциальному потребителю), зачастую возможна лишь при его продаже по демпинговой цене. И потому абсолютно необходимым условием "относительной конкурентоспособности" для стран со слабыми экономиками (и, тем более, с неэффективными предпринимательскими сообществами) становится заниженный в 2-4 раза курс национальной валюты. Что и показано в табл. 1, где соотношение ППС/курс для стран со слабыми экономиками в среднем равно примерно трем.

Кроме того, существенное влияние на курс национальных валют оказывает денежная политика Центральных банков. Их задача, прежде всего, в поддержании стабильности национальной валюты (и доверия к ней) в условиях разного рода шоков – от мировых кризисов до резких изменений валютных поступлений от экспорта в конъюнктурной динамике мировых рынков.

В России курс рубля определялся в минувшее десятилетие в основном спросом на СКВ для целей тезаврации (ввиду довольно высокой инфляционности экономики и малопредсказуемости экономической политики) и потребностями поддержания конкурентоспособности.

Прим этом, согласно ряду экспертных оценок, при разрыве курса и ППС, меньшем 2, большинство российского экспорта теряет конкурентоспособность (сюда входит не только продукция перерабатывающей промышленности, но и часть сырьевого – нефтяного и металлургического – экспорта).

Представляется, что в настоящее время нормальный уровень конкурентоспособности экономики России обеспечивается при разрыве курса и ППС в 3-4 раза. То есть Россия по уровню эффективности своей экономики – объективно типичная развивающаяся страна. Таким образом, если считать, что соотношение курса и ППС отражает соотношение средних уровней цен, то средний уровень цен в России никак нельзя поднять выше 50% от американского уровня. Можно, конечно, поднять цены и на некоторое время стабилизировать курс продажей золотовалютных резервов (ЗВР) Банка России. Но затем неизбежно сократится экспорт (в том числе сырьевой экспорт), ЗВР иссякнут, курс рубля "обвалится" (как он обвалился в августе 1998 г.), и восстановится соотношение ППС и курса около 4. А тогда и цены в России вернутся к уровню около 25% цен в США. То есть, уровни цен в России и США сблизить нельзя, если курс рубля формируется рынком. Стоит его поднять – растут цены товаров и услуг, и курс рубля падает. Он падает не только потому, что падает его покупательная способность, но и потому, что рост цен повышает спрос на СКВ и одновременно, снижая конкурентоспособность российских товаров на мировом рынке, уменьшает поступление в страну СКВ. Что, в конечном счете, трансформируется в новое снижение курса рубля.

Хорошо известно, что разрыв между ППС и курсом национальной валюты приводит к достаточно неблагоприятным последствиям для "слабой" экономики .

Прежде всего, в этом случае инвесторы из развитых стран автоматически "получают фору" при капиталовложениях в "слабые" экономики. Так, если курс занижен в три раза в отношении ППС, то при покупке местных активов инвестор-нерезидент получает неявную "субсидию" в 2/3 своей инвестиции.

Кроме того, при заниженном курсе национальной валюты очевидно, автоматически субсидируется любой экспорт и удорожается любой импорт. Последнее особенно болезненно, поскольку не способствует насыщению национального хозяйства "слабой" экономики даже необходимыми для ее развития импортными товарами и услугами (в том числе современными средствами производства – машинами и оборудованием).

Наконец, разрыв между курсом и ППС "слабой" национальной валюты всегда "консервирует", если против этого не предпринимаются действенные меры, структурные диспропорции национальной экономики. Этот разрыв не только поощряет экспортеров в ущерб импортерам, но и фактически защищает заниженным курсом от внешней конкуренции внутренних производителей аналогичных товаров и услуг.

Эти потери "слабой" экономики за счет заниженного курса национальной валюты компенсируются единственным приобретением: нетарифной (курсовой) защитой развивающегося национального хозяйства и предпринимательского сообщества от внешней конкуренции в условиях открытия экономики. Причем это приобретение тем более значимо в условиях, когда для присутствия на мировых рынках (даже до вступления в ВТО – что, впрочем, является отдельной темой обсуждения) приходится последовательно снимать с внешней торговли все реальные тарифные ограничения.

Однако данное приобретение, повторим, не слишком удобно и небезопасно. Таможенные пошлины можно дифференцировать для управления структурными пропорциями импорта. То есть, поощрять или тормозить стремление бизнеса к развитию тех или иных отраслей хозяйства. А заниженный курс национальной валюты равно удорожает все категории импорта, блокируя структурные реформы.

Кроме того, заниженный курс – весомый механизм конкурентной борьбы с продукцией "сильных" экономик, но вовсе не аргумент в конкуренции с другими "слабыми" экономиками. В частности, этот инструмент не может помочь России в решении проблем торговли с Китаем. Поскольку Пекин (ввиду очень ограниченной либерализации своей валютной сферы) проводит политику "слабого юаня" гораздо более эффективно и последовательно, чем Москва – политику "слабого рубля".

Возвращаясь к проблеме "полной конвертируемости российского рубля", на основании изложенного можно утверждать, что "волевое" достижение этой цели не приведет ни к сближению курса и ППС рубля, ни к решающему выравниванию внутрироссийских и мировых цен. Не приведет потому, что как раз наращивание валютной либерализации "слабой" экономики" – оказывается главной причиной ценовых диспаритетов и роста разрыва между ППС и курсом.

Но при этом возможны и другие неприятные последствия "волевой" конвертации рубля. Например, увеличение вывоза рублей (то есть прямых финансовых обязательств Банка России) за границу. А этот процесс станет своего рода "магистралью" для непредсказуемого наращивания внешнего долга России и спекулятивных атак на национальную валюту.

Так, например, если вывезенные рубли будут внезапно и в большой массе предъявлены к оплате в евро или долларах, Банк России будет обязан покрывать эти операции из своих золотовалютных резервов (ЗВР). Для чего ему потребуется располагать очень большими ЗВР.

Заметим, однако, что в этом случае даже очень большие ЗВР не гарантируют российскую финансовую систему от дестабилизирующих шоков, а отечественную экономику – от высоких конъюнктурных рисков. Опыт последних десятилетий показывает, что любые кризисные явления мировых финансов в слабых "открытых" экономиках неизменно мультиплицируются спекуляциями, приводя к масштабным колебаниям курсов национальных валют, а иногда и к суверенным дефолтам (вспомним печальный пример Аргентины). Наконец, в ситуации полностью конвертируемого рубля, курс которого определяется рынком, Банк России утратит даже те возможности реального валютного регулирования, которые минимально необходимы для устойчивости отечественной экономики в отношении разного рода внешних шоков (изменчивая конъюнктура мировых сырьевых цен, политические кризисы, дестабилизация мировых фондовых и финансовых рынков и т.д.).

Заметим, что эта проблема – далеко не только российская, и что она достаточно хорошо изучена и осознана. Так, например, Нобелевский лауреат-2001 и бывший вице-президент Всемирного банка Дж.Стиглиц в последние годы неоднократно критиковал МВФ за его политику форсированной либерализации финансовых рынков, которая активно навязывалась большинству "слабых" экономик и приводила к негативным последствиям для их развития .

Из изложенного следует, что достижение полной конвертируемости рубля, как частная и отдельная задача, никакого серьезного хозяйственно-экономического смысла не имеет. И не случайно Президент В.Путин, формулируя эту задачу в ряде выступлений последнего времени , поставил ее решение в контекст ряда других задач.

Среди этих задач В.Путин называет удвоение ВВП, кардинальную реформу всей бюджетной сферы, повышение капитализации и обеспечение кредитоспособности банковской системы России, стабильную и необременительную налоговую систему, борьбу с бедностью и др.

Отметим, что все перечисленные задачи адресуют (о чем опять-таки не раз говорил Президент), в конечном счете, к обеспечению полноценной конкурентоспособности российского хозяйства в условиях открытого режима функционирования. То есть к форсированному прохождению Россией, после многих лет "проб и ошибок", того пути нормализации экономической системы (включая ее монетарную и валютную сферу), который большинство современных "сильных" экономик проходило после Второй Мировой войны.

Возможно ли решить эту проблему в достаточно сжатые сроки? И, если возможно, то как ее следует решать?

Убежден, что решить эту задачу возможно. О некоторых механизмах ее решения мне уже приходилось писать .

Прежде всего, нужно осознать, что проводить самостоятельную валютную политику и одновременно поддерживать неограниченную мобильность капитала – стратегия, совершенно нереализуемая для страны, не имеющей решающего влияния на мировые финансы. А далее необходимо сосредоточиться на комплексе первоочередных целевых программ, способных обеспечить форсированное наращивание конкурентоспособности (в самом широком смысле этого слова) отечественной экономики.

В том числе и в первую очередь, программ:

• наращивания капитализации российского фондового рынка;
• полномасштабного использования внутренних инвестиционных ресурсов;
• создания современной кредитной системы;
• коррекции "сырьевых деформаций" национального хозяйства.

Но это – долгосрочные программы нормализации базиса российской финансовой сферы. А двигаться к конвертации рубля нужно и можно уже сейчас. Каким именно образом? Представляется, что следует начинать с обеспечения конвертируемости рубля в пределах ЕврАзЭС и затем СНГ. При этом возможно использовать послевоенный французский и британский опыт реализации обратимости франка (фунта) в пределах бывших колоний и подмандатных территорий. Причем французский опыт "зоны франка", для нас, видимо, подходит больше, чем переусложненная британская система множественных курсов (см. выше).

Отметим, что в ЕврАзЭС и СНГ решение этой задачи не имеет препятствия в виде больших различий в соотношениях курс/ППС. Причем в сравнительно небольших масштабах финансового рынка СНГ – нынешний уровень ЗВР России гарантирует устойчивость отечественной финансовой системы даже при возможном ажиотажном валютном спросе. Следующим шагом по реализации программы "конвертируемого рубля" может стать (как это, опять-таки, делалось в послевоенной Франции) допущение его обратимости по текущим операциям.

И лишь после того, когда российская экономика и ее кредитно-финансовая сфера в целом укрепятся и станут конкурентоспособными в условиях открытого режима функционирования, можно переходить (вновь учитывая опыт Франции, Великобритании и др. стран) к полной конвертируемости рубля по инвестиционным операциям и переводам капитала.

Черной Лев Семенович
Кандидат экономических наук,
Президент межрегиональной общественной организации
"Мобилизация и развитие"

Литература:

1. С.Моисеев, Макроанализ валютного курса от Касселя до Обстфельда и Рогоффа// Вопросы Экономики, №1, 2004, с. 49-65.
2. Cheung Y.-W., Chinn M., pascual A. Empirical Exchange Rate Models of the Nineties: Are Any Fit to Survive? NbER Working paper No 9393, 2002.
3. Л.С.Черной. Глобализация: прошлое или будущее? Трансформация рыночных хозяйственно-экономических систем. М., Академкнига, 2003, с. 196-206
4. Валюты стран мира. Справочник. М, 1987
5. М.Ершов, Актуальные направления экономической политики// Вопросы экономики, №12, 2003,с. 32
6. Экономическое положение капиталистических и развивающихся стран. Обзор за 1965г. и начало 1966г. М, 1966, с. 136
7. Например, Российский статистический ежегодник.
8. См.. Г.Фетисов. О выборе целей и инструментов монетарной политики// Вопросы экономики, №2, 2004, с.14-16
9. Л. С. Черной. Глобализация: прошлое или будущее? М, Академкнига, 2003, с. 349,350.
10. Josef Stiglitz and br /uce Greenwald. Towards a New paradigm In Monetary Economics/ Cambr /idge University press, 2002, p. 301
11. Например, выступление Президента В.Путина на совместной коллегии Минэкономики и Минэкономразвития и торговли 19 марта 2004 г.
12. Л.С.Черной. Экономика. Рынок. Государство. М, Наука, 2000, с. 183 и далее.